Промелькнула мысль о том, что работник отпросился ночевать к себе в деревню и ушел уже давно; вчера
резали свинью, и громадные кровяные пятна были на снегу, на санях и даже одна сторона колодезного сруба была обрызгана кровью, так что если бы теперь вся семья Якова была в крови, то это не могло бы показаться подозрительным.
Неточные совпадения
Деревенски мужики —
Хамы,
свиньи, дураки.
Эх, — ка́лина, эх, — ма́лина.
Пальцы
режут, зубы рвут.
В службу царскую нейдут.
Не хочут! Калина, ой — малина.
«Эрмитаж» стал давать огромные барыши — пьянство и разгул пошли вовсю. Московские «именитые» купцы и богатеи посерее шли прямо в кабинеты, где сразу распоясывались… Зернистая икра подавалась в серебряных ведрах, аршинных стерлядей на уху приносили прямо в кабинеты, где их и закалывали… И все-таки спаржу с ножа ели и ножом
резали артишоки. Из кабинетов особенно славился красный, в котором московские прожигатели жизни ученую
свинью у клоуна Таити съели…
— Это, изволите видеть, — начал Петин какою-то почти собачьей фистулой, —
свинью режут, а собака за нее богу молится.
И тут-то этакую гадость гложешь и вдруг вздумаешь: эх, а дома у нас теперь в деревне к празднику уток, мол, и гусей щипят,
свиней режут, щи с зашеиной варят жирные-прежирные, и отец Илья, наш священник, добрый-предобрый старичок, теперь скоро пойдет он Христа славить, и с ним дьяки, попадьи и дьячихи идут, и с семинаристами, и все навеселе, а сам отец Илья много пить не может: в господском доме ему дворецкий рюмочку поднесет; в конторе тоже управитель с нянькой вышлет попотчует, отец Илья и раскиснет и ползет к нам на дворню, совсем чуть ножки волочит пьяненький: в первой с краю избе еще как-нибудь рюмочку прососет, а там уж более не может и все под ризой в бутылочку сливает.
С другого же почти дня Рымов закутил; начали ходить к нему какие-то приятели, пили, читали, один из них даже беспрестанно падал на пол и представлял, как будто бы умирает; не меньше других ломался и сам хозяин: мало того, что читал что-то наизусть, размахивал, как сумасшедший, руками; но мяукал даже по-кошачьи и визжал, как
свинья, когда ту
режут; на жену уже никакого не обращал внимания и только бранился, когда она начинала ему выговаривать; уроки все утратил; явилась опять бедность.
— Страшно ему… Ну, а ежели б
резали бабу? Чье дело вступиться за нее? А еще тоже старый человек, крещеный…
Свинья и больше ничего.
— Так. Да. Но позвольте, ведь если их не
резать, то они размножатся, знаете ли, тогда прощайся с лугами и с огородами. Ведь
свинья, ежели пустить ее на волю и не присмотреть за ней, все вам попортит в один день.
Свинья и есть
свинья, и недаром ее
свиньей прозвали…
Резали поросных
свиней, тельных коров.
Резали телят на чердаках, чтоб никто не подглядел, голосистых
свиней кололи в чаще леса и там палили. И ели. Пили водку и ели. В тихие дни над каждой деревней стоял густой, вкусный запах жареной убоины. Бабы за полцены продавали в городе холсты.